Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало XX века / Миронов Б. Н. - М.: Новый хронограф, 2010. -911с: ил., табл.
Первое в мировой историографии фундаментальное исследование по исторической антропометрии России за 1700—1917 гг. Мобилизовав огромный материал — 306 тыс. индивидуальных и около 10 млн. суммарных данных о росте, весе и других антропометрических показателях мужского и женского населения из девяти архивов РФ, — автор впервые показывает, как изменялся биологический статус россиян за 217 лет. Полученная картина проверяется на данных о сельскохозяйственном производстве, налогах и повинностях, ценах и зарплате, питании и демографии и делается вывод о динамике уровня жизни за весь период империи.
Экономическая, социальная и политическая интерпретация полученных результатов дает возможность пересмотреть господствующие представления о жизненном уровне, внутренней политике, эффективности российских реформ и происхождении российских революций начала XX в. Использованная литература включает более 1400 названий отечественных и зарубежных исследований.

В русской общественной мысли в ходе длительного дискурса была сконструирована концепция, согласно которой Россия XIX — начала XX в. находилась в состоянии перманентного общего, или системного, кризиса.
Концепция кризиса, несмотря на неадекватность фактам, удерживалась в историографии в качестве доминирующей более столетия и до сих пор имеет немало сторонников. Чисто научная причина этой парадоксальной ситуации состоит в том, что концепция превратилась в научную парадигму.
Длительное существование в общественной мысли концепции кризиса обусловливалось не только тем, что она была защищена общим мнением научного сообщества и обладала огромной силой инерции, а и тем, что выполняла важные социальные функции. В позднеимперский период она служила целям дискредитации самодержавия, мобилизации населения на борьбу за реформы и свержение монархии, оправдания существующего «освободительного» движения, политического террора и революции, развития гражданского общества. Велика была роль концепции в вопросе позиционирования и идентификации интеллигенции как «самой прогрессивной социальной группы» российского общества, самоотверженно и бескорыстно борющейся за политические и социальные реформы, обеспечивающие счастье народа. Одна часть интеллигенции и созданные ею политические партии либерально-демократического направления, прежде всего кадеты, считали, что роль представителя и руководителя крестьянства принадлежит им. Другая же часть интеллигенции и ее партии социалистического направления (прежде всего эсеры и большевики) выдвигали на эту роль себя и «передовой рабочий класс».
В советское время парадигма кризиса служила целям оправдания прошлого «освободительного» движения, свершившейся Октябрьской революции и всего, что за ней последовало — Гражданской войны, террора против «врагов народа», установления и существования советской власти.
Концепция кризиса имела идеологическое значение, подтверждая истинность марксизма, причем в его наиболее вульгарной, ленинско-сталинской интерпретации. Впрочем, и в этой форме она соответствовала марксистскому взгляду на социально-экономическую историю, хорошо укладывалась в схему смены феодальной формации на капиталистическую, а капиталистической — на коммунистическую, и именно потому вошла в обобщающие работы и учебники по общей и экономической истории СССР.
Поскольку парадигма кризиса не соответствовала действительному развитию имперской России, то она, по сути, стала мифологемой.
Как следует из анализа, проведенного в настоящей монографии и в моей предыдущей книге «Социальная история России периода империи», экономика, общество и государственность страны в течение всего имперского периода, особенно в пореформенное время, достаточно успешно развивались: валовой национальный продукт на душу населения, продолжительность жизни и уровень грамотности увеличивались, жизненный уровень повышался, государственность совершенствовалась, гражданское общество формировалось, а наука, литература и искусство давали образцы мирового значения. Особо подчеркну, что в последние 120 лет существования империи, 1795—1914 гг., материальное благосостояние российских граждан повышалось, хотя поступательное движение неоднократно прерывалось войнами, радикальными реформами или общественными смутами.
Если цель всех социальных изменений состоит в том, чтобы улучшить жизнь людей, модернизацию имперской России следует признать успешной, несмотря на все издержки. Это дает основания для исторического оптимизма, который тем более оправдан, что самых впечатляющих успехов Россия добилась в 1861—1914 гг. — после Великих реформ, в условиях рыночного хозяйства и относительной гражданской и экономической свободы.
Начиная с реформ Петра I Россия вступила в процесс непрерывной форсированной глобальной модернизации, продолжавшейся до октября 1917 г., в ходе которой страна органически и на паритетных основаниях вошла в мировую систему. Мы имеем полное основание говорить о двухвековом гиперцикле в развитии страны. Модернизация происходила отчасти спонтанно под влиянием внутренних потребностей и изменений в мире, но главным образом — целенаправленно: она поддерживалась правящим классом, направлялась и стимулировалась верховной властью, которая в своей политике ориентировалась на передовые страны и стремилась приблизить к ним Россию по уровню развития. Выдающаяся роль государства в процессе модернизации компенсировала не только недостаток инициативы со стороны народа, часто не понимавшего необходимости реформ и не желавшего их проводить, но и дефицит капитала, образования и культуры и потому служила тем необходимым рычагом, с помощью которого происходило реформирование страны.
В период империи страна развивалась темпами, вероятно, несколько превышавшими ее возможности, о чем говорит возникший в 1760-е гг. государственный долг, быстро и непрерывно возраставший вплоть до 1917 г. За немногими исключениями правительство проявляло крайнюю осторожность, реформируя только то, что нельзя было не изменить, откладывая некоторые реформы, до которых огромное большинство населения еще не доросло, а временами даже отступая от уже проведенных, если они обгоняли общественные потребности и возможности. Напротив, образованное общество стремилось к немедленным радикальным реформам, как минимум аналогичным тем, которые проводились на Западе, проявляя при этом нетерпение. Гипеосторожное государство и супернетерпеливая интеллигенция не находили взаимопонимания, что мешало налаживанию сотрудничества между ними, в особенности между верховной властью и боевым радикальным крылом общественности, желавшим немедленных радикальных реформ, и полагавшим, что самодержавие, отказываясь от них, сдерживает прогресс России.
Как показал наш анализ, революции начала XX в. были обусловлены не столько социально-экономическими, сколько политическими факторами, в том числе блестящей PR-активностью противников монархии. С помощью четкого и продуманного общения с властями, посредством поддержания связей со всеми социальными группами и умелой манипуляции общественным мнением либерально-радикальная интеллигенция смогла завоевать общество и повести его за собой. Парадигма кризиса занимала важное место в этой борьбе с монархией. Успех, сопутствовавший практически всем PR-кампаниям, продемонстрировал их колоссальные возможности в борьбе за власть. И в этом смысле революции начала XX в. мало отличались от произошедших в начале XXI в. на постсоветском пространстве так называемых «бархатных», «оранжевых», «розовых», «сиреневых» и им подобных революций. Вряд ли правильно называть их стихийными. Лидером, вдохновителем и организатором революционных действий выступила либерально-радикальная общественность, а народ был вовлечен в них умелой агитацией и пропагандой по двум причинам: без народной поддержки общественность не имела сил низвергнуть монархию и удержаться у власти, участие народа обеспечивало легитимность свержения. Размах же потрясений и последствий, вызванных революциями, готовность и степень участия в них народа были порождены комплексом социальных, экономических и культурных проблем, которые при благоприятном стечении обстоятельств могли быть решены, на мой взгляд, мирным путем, без тяжелейших разрушений и миллионов жертв.
Именно большие и неоспоримые успехи российского социума обусловили возникновение в стране сильного гражданского общества, способного бросить вызов старой элите и государству. Великий князь Александр Михайлович так выразил эту мысль: «Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах».Непосредственная причина революции заключалась в борьбе за власть между разными группами элит: контрэлита в лице лидеров либерально-радикальной общественности хотела сама руководить модернизационным процессом, который почти непрерывно проходил в России в период империи, и на революционной волне отнять власть у старой элиты — романовской династии и консервативной бюрократии. Верховная власть и правительство так именно и понимали цели оппозиции. По определению начальника канцелярии министра двора в 1900—1916 гг. А.А. Мосолова, «так называемая интеллигенция — люди, не достигшие власти, но чающие ее захвата. Для этой категории лиц прямой исход — революция. <... > Царь был убежден, что вся крамола — наносное явление, явившееся следствием властолюбивой интеллигенции».
Революция готовилась и организовывалась оппозиционной существующему режиму общественностью — контрэлитой. Именно она создала в стране атмосферу экономического и политического кризиса, подготовила почву для революции и вывела народ на улицы в решающий момент, воспользовавшись недовольством всех слоев населения, вызванным бедствиями войны. Подо¬зрение в подготовке и организации февральских событий 1917 г. оппозицией неоднократно высказывалось современниками. А.Ф. Керенский писал в своих мемуарах о том что под руководством А.И. Гучкова готовился дворцовый переворот, назначенный на середину марта 1917 г. О подготовленности февральских событий свидетельствовал последний царский петроградский градоначальник генерал А.П. Балк. «Подготовка к революционной вспышке весьма деятельно велась — особенно с начала 1917 года — в рабочей среде и в казармах петроградского гарнизона», — утверждал, например, П.Н. Милюков. Предположительно — либо Министерством иностранных дел Германии через большевиков, либо российской полицией. По его мнению, направляющая рука чувствовалась и в организации самого переворота: «Руководящая рука, несомненно, была, только она исходила, очевидно, не от организованных левых политических партий». Но «закулисная работа по подготовке революции так и осталась за кулисами. <... > Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции. Будущий историк прольет свет и на эту сторону дела; современнику остаются только догадки». Петербургский исследователь С.В. Куликов нашел новые данные, подтверждающие предположение, что в ходе февральских событий был реализован план, разработанный руководителями Центрального военно-промпромышленного комитета (ЦВПК) — лидером партии октябристов, председателем Бюро ЦВПК А.И. Гучковым и его и его соратниками по ЦВПК: левым кадетом Н.В. Некрасовым, прогрессистами А.А. Бубликовым, А.И. Коноваловым, М.М. Федоровым и беспартийным М.И. Терещенко, примыкавшим к прогрессистам. Это позволяет с большим основанием, чем прежде, предположить, что падение царизма явилось не столько результатом стихийного движения снизу, сколько результатом революции сверху, хотя в Февральской революции участвовали думские деятели, буржуазия, интеллигенция, масоны, рабочие и солдаты; и она, несомненно, включала стихийные проявления. Однако выступления рабочих и солдат, обеспечившие победу и легитимность свержения монархии, долго и тщательно готовились — соответственно Рабочей группой ЦВПК и его конспиративной «военной организацией»: от замысла, созревшего осенью 1915 г., до его реализации прошло полтора года. Февральская революция произошла при финансовой поддержке не столько Германии, сколько русской буржуазии. На подготовку революции предпринимательская элита собрала по подписке десятки миллионов рублей. Рабочие провоцировались на забастовки намеренным закрытием предприятий; со стороны заводской администрации бастующие получали сочувствие и вознаграждение. Каждому солдату, вовлеченному в «военную организацию», ежедневно отпускалась из «революционного фонда» значительная сумма денег.
Главными причинами успеха революции являлись союз, заключенный между либерально-демократической и революционной общественностью, а также признание нового порядка старой бюрократической элитой, значительная часть которой давно разделяла разделяла оппозиционные настроения. Радикально-либеральная элита выиграла информационную войну и благодаря этому подготовила почву для захвата власти, а потом успешно его осуществила. Впоследствии, когда стало ясно, что поддержка революционеров и террористов имела негативные политические последствия, что февральские события 1917 г. нашли свое логическое продолжение в Октябрьской революции, лидеры оппозиционной общественности стали замалчивать или отрицать свою деятельность, направленную на свержение монархии, утверждать стихийность февральских событий, чтобы доказать легитимность Февральской революции и отвести от себя обвинения в косвенной причастности к свержению буржуазной демократии и в установлении большевистского режима.
Революции начала XX в. были обусловлены не столько социально-экономическими, сколько политическими факторами, в том числе блестящей PR-активностью противников монархии. Лидером, вдохновителем и организатором революционных действий выступила либерально-радикальная интеллигенция, а народ был вовлечен в них умелой агитацией и пропагандой по двум причинам: без народной поддержки общественность не имела сил низвергнуть низвергнуть монархию и удержаться у власти, участие народа обеспечивало легитимность свержения.
Проведенный в монографии анализ позволяет сделать вывод, с конца XVIII в. благосостояние россиян уверенно повышалось, несмотря на чрезвычайно быстрый рост населения. Ни классическая мальтузианская теория, ни ее новая версия в форме структурно-демографической концепции не применимы к российским реалиям, потому что последние не соответствуют принципиальным исходным условиям, которые постулируются теорией для ее приложения: емкость экологической ниши в России не оставалась постоянной на протяжении XVIII—XX вв., а, напротив, благодаря колонизаци

Познакомься с народом
Напишите мне